Conseil was my servant, a true, devoted Flemish boy, who had accompanied me in all my travels. I liked him, and he returned the liking well. He was quiet by nature, regular from principle, zealous from habit, evincing little disturbance at the different surprises of life, very quick with his hands, and apt at any service required of him; and, despite his name, never giving advice--even when asked for it. Conseil had followed me for the last ten years wherever science led. Never once did he complain of the length or fatigue of a journey, never make an objection to pack his portmanteau for whatever country it might be, or however far away, whether China or Congo. Besides all this, he had good health, which defied all sickness, and solid muscles, but no nerves; good morals are understood. This boy was thirty years old, and his age to that of his master as fifteen to twenty. May I be excused for saying that I was forty years old? But Conseil had one fault: he was ceremonious to a degree, and would never speak to me but in the third person, which was sometimes provoking.

Консель был моим слугой, верным, преданным фламандским мальчиком, который сопутствовал мне во всех моих путешествиях. Я любил его, и он платил мне взаимностью. Флегматичный по природе, добропорядочный из принципа, исполнительный по привычке, философски относившийся к неожиданным поворотам судьбы, мастер на все руки, всегда готовый услужить, он, вопреки своему имени, никогда не давал советов - даже когда к нему обращались за таковым. Консель следовал за мной последние десять лет, куда бы наука нас не вела. И я никогда не слыхал от него жалобы, если путешествие затягивалось или сопровождалось большими тяготами, он готов был упаковать свои чемоданы и ехать со мной в любую страну, будь то Китай или Конго, каким бы далеким ни был путь. Притом он мог похвалиться хорошим здоровьем, при котором не страшны никакие болезни, крепкими мускулами и, казалось, полным отсутствием нервов. Ему было тридцать лет, и возраст его относился к возрасту его господина, как пятнадцать к двадцати. Простите меня за то, как я сказал, что мне сорок лет! Но у Конселя был один недостаток: он обращался ко мне не иначе, как в третьем лице - манера раздражавшая меня.